гравировка на алюминии, старая деревянная подложка для зеркал, латунное крепление
НА ПОВЕРХНОСТИ
Вспоминая места, в которых мы провели детство, невозможно воссоздать их образ полностью. В точке взаимодействия человека и пространства память становится особенно зыбкой. Часто из прошлого мы помним только фрагменты и детали, сохранившиеся на уровне телесных воспоминаний: ощущения дверной ручки под пальцами, уголка стола, который всегда задеваешь, шершавой оконной рамы.
Для меня самой возвращение к прошлому всегда ощущается чем-то очень важным. Как будто если получится досконально вспомнить место сбоя, точку, в которой все пошло не так, то из нее можно узнать, как выглядит сценарий работы над ошибками. Ничем не новая мысль о важности артикуляции травмы оборачивается бесконечными попытками поиска — правды, доказательств, свидетельств, наконец. До ужаса странно видеть, как мой собственный опыт борьбы с переписыванием истории ложится на сценарий жизни целой страны.
Изображения на отполированных до зеркального блеска поверхностях металла — фотографии старого дома, с которым меня связывает несколько месяцев жизни в одиночестве, внутри чужой семейной истории.
Как и память, зеркала выхватывают из пространства случайные, не обязательные детали. Навязчиво зафиксированные фрагменты воспоминаний становятся здесь почти сновидными образами, рядом с которыми и пространство вокруг, и наше отражение уже будто искажено памятью.
Фотографии убеждают меня, что этот дом и правда существовал, хотя я, как всегда, не уверена, что он мне не приснился. А подобранные детальки — шершавая ручка, крючок, уголок стола — случайные переклички с моими воспоминаниями, в которых не было и не могло быть ни такого дома, ни занавески с бахромой, ни общего с миллионом людей прошлого. а было что-то совсем иное.
